Такие были глаза у Анны.

Возвращались домой уже после пяти. Молчали. Да и все это время на поляне мы немного разговаривали, сидели у костра и хлеб ели. А если разговаривали, то о какой-то ерунде. Пацан, – оказалось, что его Марк зовут, – показывал удочку. Она у него не получалась. Крючки он купил не с петельками, а с лопатками и не знал, как их привязывать, я привязал и грузило под поплавок подстроил, а то он тонул у него. Дюшка какую-то ерунду рассказывал, про то, как он в Херсонесе был и выбил зуб о скалу. Анна бренчала на гитаре, но ничего не пела. Никакие не шпионы. Сначала, конечно, странно, сидят одни на реке, хлеб с консервами едят. А потом нормально. И как-то спокойно. Мне так в жизни редко когда чувствовалось, ну вот в третьем классе, когда буран у нас приключился. Все улицы перемело, снега по крыши навалило, электричество оборвало, папка на работе так и жил, а мы с мамой все три дня сидели дома, топили печку и свечи жгли. Мне тогда очень хорошо было, чай пили с медом, из валенок не вылезали, очень хорошо. Я чувствовал себя на месте.

На той поляне я чувствовал себя на месте.

Анна тренькала по струнам, настраивала гитару, а потом перестраивала заново, делать это в куртке было очень неудобно, но Анна куртку не снимала.

Марк разглядывал Дюшкину пневматическую винтовку с совершенным непониманием, разламывал, заглядывал в ствол, изучал на ладони пульки.

Я смотрел в огонь, смотрел на Анну.

– Ну и что скажешь? – спросил я Дюшку.

Дюшка промолчал. Как-то он спекся. Ссутулился и отчего-то держался за бок, точно сорвался с педали и наткнулся на руль, я много раз натыкался.

Шагали домой молча, потом Дюшка все-таки ответил.

– Не знаю… Она… Мне кажется, я ее раньше видел. Не могу объяснить… Как будто я все это уже переживал… Или читал об этом? Или сразу.

– Как это сразу? – не понял я.

– Так, сразу, – Дюшка сцепил пальцы. – Вот вижу, как ты воздушку делаешь, и тут же в голове – раз! Читал об этом! Точно читал, и буквы видел и предложения, и ощущения те же самые, я гляжу на тебя, а словно кино смотрю. И тут же раз – и наоборот…

– А наоборот-то как? – осторожно спросил я.

– Да так же! Вот с этой твоей воздушкой. Гляжу, как ты ее вырезаешь, – и понимаю – когда-нибудь это точно прочитаю. Сам у тебя про насос спрашиваю, и знаю, что уже спрашивал про этот насос…

Мне как-то неприятно стало. У меня ведь тоже… Похожие, короче, ощущения.

– А потом увидел ее, – Дюшка поморщился. – Нет, я ее видел где-то…

– Это потому, что ты слишком много читаешь, – объяснил я. – И много фильмов смотришь. Вот и кажется, что ты уже все видел и что все уже случалось. У тебя то, что ты в книжках прочитал, перемешивается с тем, что ты видишь. Путаница в башке.

Я хотел сказать, что он еще и врет напропалую, а когда много врешь, очень часто начинаешь путать собственное вранье с окружающей правдой, по себе замечал сколько раз, вранье вообще очень сильно все вокруг разрушает.

– Может быть, и так, – согласился Дюшка. – Иногда сон приснится, а через два дня я уже и не разбираю, то ли сон, то ли было… Мне кажется, я скоро умру.

Я вздрогнул. Это действительно было неожиданно, от Дюшки то есть, обычно Дюшка собирался жить долго.

– А если это Соленый Бор? – спросил шепотом Дюшка. – Если они радар испытывают, а? И на меня он влияет, а? Какое-то предчувствие вдруг…

Дюшка потрогал себя за бок.

– Это здорово, – сказал он. – У меня никаких раньше предчувствий не было, а сейчас каждый день почти. Удивительно… Совсем как в книгах. Точно, Вадь, я помру скоро.

Тут мне его треснуть хорошенько захотелось. Как старуха, честное слово, распричитался. Утешать я его, что ли, должен?

– Чушь несешь, – зевнул я. – Ты будешь жить вечно. Как и я. Могу поспорить.

– Я ее видел. Я ее знаю… Откуда я ее знаю?

На следующий день я заглянул к Котову.

Котовы жили и вправду хорошо. Дом у них тоже за мостом, и не какой-то там домишко, а с мансардой и балконом. Участок большой с грядками, гараж с ямой, синие «Жигули» четвертой модели, георгины желтые, георгины красные, летний душ и долгий вид на реку, беседка и самовар.

Сам Котов сидел дома и обедал, ел рыбные пельмени.

Увидев меня, он ничуть не смутился вчерашней и внезапной своей трусости и объясняться не стал, словно ничего позорного не случилось.

– Привет, – сказал он.

Я – приличное знакомство, поэтому меня мама Котова пригласила за стол. Отказываться не стал, у Котовых всегда интересно готовят, то макароны длинные с укропом, то картошка в масле жареная, то пирожки с мясом размером в грецкий орех, а то и вовсе долма.

В этот раз были обычные рыбные магазинные пельмени, но не со сметаной, а с настоящим баночным майонезом.

Котов мне обрадовался – сам он пельмени не жаловал, но в их семье полагалось все доедать. А за компанию доедать всегда веселее, хотя лично я пельмени и так могу, и обычные, и рыбные, и с грибами даже.

Стали мы есть. То есть я ел, а Котов вилкой по тарелке скрипел. А меня не раздражает. Что там дальше вчера случилось, не спрашивал, вроде как не интересно ему.

– И что? – спросил я, зачерпнул майонез чайной ложкой и съел. – Получилось? Фотографии то есть?

– Как сказать… – уклончиво ответил Котов. – Не все. Сейчас пойдем посмотрим.

– Не получилось?

Котов задумчиво раздавил пельмень и размазал его по тарелке.

– А вы как? – все-таки спросил он. – Познакомились?

– Ага. Немного. Анна и Марк, они с Алтая. У них отец лесник, а сами они на каникулах.

– Ну да, сейчас же каникулы.

Ладно, мы доели пельмени, не сумели отвертеться от шарлотки и уже после шарлотки побежали в мансарду.

У Котова своя комната, то есть даже свой маленький этажик, мансарда, правда, сейчас напополам с дедом. А по бокам мансарды такие треугольные чуланы, в одном кладовка, в другом фотолаборатория. Котов, кстати, хороший фотограф, его часто в газете печатают в местной. Он портретист, фотографирует городских знаменитостей, комбайнеров, машинистов, ударников труда.

– Вот вчера вечером проявил. Не знаю…

Котов вручил мне тоненькую пачку фотографий.

– Фотография – это не лобзиком выпиливать, – сказал Котов задумчиво. – Фотография – это стихия…

На первой фотографии как раз стихия. Река. Тот самый пляж с сухим деревом. Все очень четко, красиво, сразу видно – не хоть бы кто снимал.

– И что?

– Дальше смотри, – продолжал Котов.

Я стал смотреть дальше.

Хотя дальше смотреть особо и нечего было, на всех следующих фотографиях ни реки, ни Анны с братом, ничего, только размазанные сияющие пятна, такие получаются, если падающие снежинки камерой ловить.